Своя гавань - Страница 20

— Ваше превосходительство, — учтиво поклонился де Лесаж. — Могу я высказать своё скромное мнение по поводу случившегося?

— Вы весьма кстати, шевалье, — надменно проговорил губернатор. — Будьте любезны, — он кивком указал на второй стул.

Де Лесаж не заставил себя упрашивать и присел, изящно откинув полы камзола. Вообще хорош, мерзавец. Не зря ведь на него так клевали парижские дамы. И умён к тому же. Интересно будет его выслушать.

— Итак, шевалье, я весь внимание, — сказал губернатор.

— Я оказался прав насчёт несвоевременности ваших требований, ваше превосходительство, — без тени смущения ответил этот красавчик. — Судя по тем обрывочным сведениям, что мне удалось здесь добыть, эскадра Сен-Доменга готовится выйти в какой-то весьма ответственный рейд. Мадам просто не имела права разделять силы.

— Вы её защищаете, шевалье? — нахмурился де Грансен.

— Ни в коей мере, — обворожительно улыбнулся де Лесаж. — Однако на вашем месте я бы действовал более изощрённо.

— Вы бы обольстили эту даму, — криво усмехнулся его шеф.

— Она для этого слишком умна. Но у любого человека есть слабые места.

— Её семья?

— Боюсь, тот, кто хотя бы попытается причинить вред её семье, недолго заживётся на свете. Я наслышан о ней, эта женщина при необходимости без раздумий пустит в ход нож, пистолет или своих разбойников. Нет, ваше превосходительство. Есть куда более действенный, безопасный, хоть и небыстрый способ уничтожить эту даму…

3

Французский офицер умирал мучительно и долго. Причём, достаточно мучительно и достаточно долго, чтобы выложить сведения о численности гарнизона Сантьяго и его оснащённости. Дон Иниго ничуть не удивился пыточному мастерству Хуанито. Этот малый, ставший его правой рукой, видел свою семью превращённой по прихоти французов в пепел. Потому его жестокость ещё можно было понять. Но дон Иниго никак не мог привыкнуть к тому, что Хуанито потрошит пленных лягушатников с совершенно спокойным лицом. Будто исполняет обыденную крестьянскую работу. У Фуэнтеса тоже болело сердце при виде истерзанной земли и не менее истерзанных людей. Крестьяне гибли не только от рук французов. Десятки деревень вымирали от голода и болезней. В десятки мелких городов, умудрявшихся месяцами держать оборону против захватчиков, французы входили только после того, как умирал голодной смертью последний защитник. Поля зарастали сорной травой, по деревням бегали одичавшие собаки, пожиравшие непогребённых мертвецов и нападавшие на живых… Отец Доминго, ушедший в лес вместе со своей паствой — точнее, с теми из паствы, кто остался в живых — только крестился и повторял: «Это гнев Божий. Да пошлёт нам Всевышний мужества принять его и пережить». Дон Иниго не спорил со священником вслух, но каждый раз, когда герилья истребляла очередной карательный отряд, кощунственно думал: «Вот вам мой гнев. Чем он хуже Господнего?» Но чтобы спокойно резать на части человека, пусть даже врага — до такой степени душа дона Иниго ещё не окаменела. Может быть, потому что его семья при нём? Может быть, потому, что донью Долорес не насиловали всем скопом и не сожгли заживо вместе с сыновьями? Будь трижды благословен тот миг, когда он сумел верно понять предупреждение, посланное небесами…

Дон Иниго никогда раньше не замечал за собой способности внушать людям веру в свою правоту. Да он и не пытался. Не было необходимости. А сейчас, всей кожей, всей душой, полной мерой ощутив боль и ненависть — он это мог. Боль и ненависть придавали ему сил. Боль и ненависть отливались в пламенные слова, прожигавшие очерствевшие души лесных мстителей до самой основы. Боль и ненависть дона Иниго была и их болью и ненавистью. Потому под знамёна дона Команданте — как его уже прозывала вся Куба — с каждым днём вставало всё больше людей. И не только крестьян. А в последнее время — не только испанцев. Каково же было удивление дона Иниго, когда один из отрядов герильи, который они застали за активным уничтожением карателей, оказался укомплектован…французами, сбежавшими из Сантьяго! Эти французы, обнищавшие ремесленники, которых за долги отправили на Кубу в бессрочную кабалу к новоиспеченным властителям острова, попросту не имели выбора. Хозяева так активно принялись вынимать из соотечественников жилы, что люди взвыли. И, наслушавшись о герилье, отреагировали так, как и следовало ожидать: сбежали в лес. «А что было делать, месье? — вопрошал дона Иниго командир отряда, невысокий костлявый француз по имени Венсан. — Горбатиться на дядю от зари до зари, а потом всё равно под забором с голодухи подыхать? Не, мы не согласные. Если уж подыхать, то красиво!» Дон Иниго опасался «подставы», но Хуанито категорически отверг эту версию. «Не похоже, — сказал он, отрицательно покачав давно не стриженой головой. — Больно они тощие. А своих лягушатники так кормят, что они даже ради дела не стали бы отказываться от еды, хоть бы и на пару деньков. Да и руки у них не беленькие, уж я-то на своём веку повидал». Кроме того, мысленно добавил дон Иниго, этим французам теперь отрезаны все пути назад. Как ни крути, а они подняли оружие против своих кровных сородичей. Так что боль и ненависть у них теперь были одни на всех…

— Полторы тысячи солдат, — повторил дон Иниго. — Двадцать пять орудий, обращённых в нашу сторону, из них четыре пушки нового образца. Но у этих пушек есть один недостаток: они хороши против крепостей и больших кораблей, но малоэффективны против пехоты… Ах, если бы Испания послала нам в помощь свой флот, я бы первым крикнул: «Да здравствует король Карлос!»